Как сто лет назад столицу переносили из Петрограда в Москву

фoтo: pastvu

В пoлoжeнии «пoрфирoнoснoй вдoвы» Мoсквa прeбывaлa двeсти шeсть лeт, с тex пoр кaк вoлeю Пeтрa Крeмль oпустeл и стoлицeй Рoссии стaл Сaнкт-Пeтeрбург.

Вышeдший пoд рeдaкциeй прoфeссoрa Н. Гeйникe в 1917 гoду спрaвoчник «Пo Мoсквe» прeдстaвляeт гoрoд тaким, кaким oн выглядeл пeрeд рeвoлюциeй. В нeм прoживaлo свышe 1 миллиoнa 600 тысяч чeлoвeк, oн являлся втoрым пoслe Питeрa крупнeйшим гoрoдoм стрaны, зaнимaл дeвятoe мeстo срeди сaмыx бoльшиx гoрoдoв мирa. Нo пo прирoсту нaсeлeния уступaл тoлькo Нью-Йoрк, рoс намного быстрее Питера. И по размерам территории занимал девятое место в мире, раскинувшись в неправильном круге площадью в 155 квадратных верст. Москва представлялась ученым, написавшим этот справочник, «преуспевающей в настоящем и имеющей все данные для преуспевания в будущем».

Спустя четыре месяца после взятия Зимнего дворца, придя к власти в России, Ленин принял судьбоносное решение, одно из тех, что сделало его в истории великим – вернуть столицу в губернскую купеческую Москву. Ленин и его правительство – Совет народных комиссаров — по примеру Временного правительства не заняли под резиденцию Зимний дворец, продолжали заседать в Смольном институте благородных девиц. Глава «рабоче-крестьянского правительства» не желал жить и работать в бывшем дворце императоров.

Но и в Смольном управлять государством долго не пришлось. 11 марта тайно правительство спешно эвакуировалось в Москву. Почему это произошло после подписания мира с Германий, который предстояло ратифицировать? Война завершилась, и, казалось бы, не стало особой нужды для срочной эвакуации, перемещения в глубь, центр страны.

Разогнав Ставку, военное министерство, назначив наркомами по военным делам прапорщика, матроса, Московский военный округ поручив солдату, Ленин при всем его желании не мог обойтись без царских генералов.

При Верховном главнокомандующем прапорщике Крыленко появился начальник штаба, бывший генерал-лейтенант Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич. За родного брата поручился ближайший в то время сотрудник и друг молодости Ленина управляющий делами Совнаркома Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич. Вот этот царский генерал, который в числе первых перешел служить к революционерам, предложил перенести столицу с берегов Невы на берега Москвы-реки. Поступил так после того, как стало ясно, что немцы наступать на Питер не начнут.

«Тем не менее, я, как военный руководитель того времени, — пишет лишившийся погон генерал, – в личной беседе с тов. Лениным не скрыл от него того положения, что при дальнейшем пребывании Советского правительства в Петрограде город будет служить притягательной силой для всевозможного рода авантюр со стороны немецкого командования, и тут же по предложению тов. Ленина подал соответствующий по этому поводу рапорт».

Как видим, Ленин словно ждал такого предложения, не раздумывая ни минуты, попросил генерала представить ему рапорт, которому дал быстрый ход.

Ту же мысль, со своей стороны, развивал перед главой правительства родной брат начальника штаба не столько как управляющий делами, сколько как руководитель тайной полиции по совместительству. В Смольном начальник штаба занимал одну из комнат, а в другой комнате института под № 75 находилась разведка, созданная штатским Бончем, как называли его товарищи по партии. В этой комнате, куда поступала вся секретная, агентурная информация, раньше всех поняли, что нужно из «колыбели революции» ретироваться, иначе можно потерять все.

Первый сигнал к переезду из Петрограда дали выстрелы в машину, в которой возвращался после митинга глава Совета народных комиссаров. Не прошло и ста дней после вступления Ленина во власть, а его уже взяли на мушку. В городе скопилось много войск и офицеров, готовых идти на смерть ради того, чтобы убить главного большевика, роль которого к тому времени стала очевидной.

«Еще во второй половине февраля Владимир Ильич согласился с моим докладом о необходимости взять курс на подготовку учреждений к переезду в Москву. Условились все это не разглашать, в Москву предварительно не сообщать и переезд организовать насколько можно внезапно», — вспоминал бывший управделами Совнаркома и шеф разведки. Старые конспираторы, став государственными мужами, сохранили неистребимую страсть к заговорам. Но разве можно было скрыть от людей такую новость?

— А правда, что правительство бежит в Москву? – задали вопрос управделами, пришедшие к нему профсоюзные руководители железнодорожников, которые первые узнали о приготовлениях особых составов из классных вагонов.

Что же ответил им шеф нарождавшейся советской разведки? Про себя он подумал так: «Эти ослы не поняли того, что, задавая мне вопрос в такой форме, они сразу обнаружили свои уши и давали мне прекрасную нить для выявления тех, кто в гибели правительства диктатуры пролетариата видел единственное средство для спасения своего мещанского благополучия».

А вслух ответил: «Правительство хочет переехать, на Волгу, – сказал я им почти на ухо. Поедем месяца через полтора-два, можете ли вы взяться разработать план переезда правительства туда на Волгу, причем нам не хотелось бы заезжать в Москву, – тихонько, «конспиративно» прибавил я».

Земля под ногами большевиков начала гореть в Питере, где они надавали больше всех обещаний, когда выводили людей на митинги и собрания, срывая работу на фабриках и заводах. Холод и голод начали поход на Россию в самом ее большом и главном городе, куда сырье и продовольствие подвозили из хлебных областей в центре .

Москва находилась к ним ближе и дальше от государственной границы, линии фронта, где стояли русские войска, ожидавшие ратификации Брестского мира и полной демобилизации старой армии. Большевиков не волновало, что они удаляют столицу от крупнейшего морского порта России. Они рвались соединить в мировом братстве пролетариев всех стран, а для этого им мало было окна, прорубленного Петром в Европу на Балтике. На случай грозящей гражданской войны, на случай войны с мировой буржуазией столица первого в мире «государства рабочих и крестьян» должна была находиться в центре страны.

«Распускали слух, что это доктора уезжают на фронт»

Перед приездом в Москву секретарь Совнаркома и управделами своей властью в нарушение декрета (в связи с гиперинфляцией) увеличили председателю жалованье – с 500 рублей в месяц до 800 рублей, за что схлопотали строгий выговор. Конечно, эта его реакция не осталась секретом для всех, кто работал с Лениным; такие поступки пробуждали в сердцах людей веру и надежду в то самое «светлое будущее», которое сулил им Ильич в выступлениях на митингах.

В то время, когда железнодорожники формировали воинский поезд из товарных вагонов, чтобы переправить народных комиссаров на Волгу, где им будет «сыто и тепло», «наши товарищи-коммунисты», формировали другие составы на юг с заездом в Москву «некоторых весьма ответственных товарищей». Даже им Бонч-Бруевич не до конца открыл карты. Только 9 марта вручил конверты всем народным комиссарам и ближайшим их сотрудникам, распечатав которые они узнали, что на следующий день предстоит отъезд в 10 часов вечера с платформы «Цветочная площадка» за Московской заставой, где стоял под парами паровоз с поездом из спальных вагонов.

Тогда агенты 75 комнаты распространили по городу слух, что уезжают на фронт доктора, потому и грузят их имущество. Уезжали «весьма ответственные товарищи» из Смольного под охраной латышских стрелков, не задававших лишних вопросов.

«Мы выехали конспиративно и внезапно, – пишет Бонч-Бруевич в очерке «Переезд советского правительства из Петрограда в Москву», – по маршруту, находившемуся в стороне от главной магистрали обычного движения, и не уведомляя никого о нашем отъезде». Прибывший в темноте Ленин подвел черту, сказал, покидая Смольный: «Заканчивается петроградский период деятельности нашей центральной власти. Что-то скажет нам московский?»

Всем пассажирам не велели выходить из вагонов на платформу. Шторы во всех купе были задернуты. Поезд тронулся в кромешной темноте, ни одна лампочка в вагонах по приказу бдительного управделами, которого справедливости ради следует признать наряду с «железным Феликсом», одним из основателей советской секретной службы. Только в купе Ленина до выхода на магистральный путь загорелся свет. Поезд на всех парах мчался к Москве. Но путь ему преграждал шедший впереди без всякого расписания состав из товарных вагонов, забитый бежавшими с фронта матросами и солдатами.

Ночью в Вишере охрана правительственного поезда выкатила на перрон пулеметы; беглецов, спешивших по домам, разоружили, оставив две винтовки с тремя патронами в каждой теплушке, заперли всех в вагоны и загнали состав в тупик, велев его задержать на 24 часа, пока не пройдут все правительственные поезда…

Времени в пути Ленин не терял, писал статью под названием «Главная задача наших дней». Эпиграфом для нее взял известные всем грамотным в стране слова Некрасова: «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка-Русь!»

Казалось бы, статья зовет к миру и согласию, казалось бы, вождь ставил перед народом задачу – «создать действительно могучую и обильную Русь». Но выполнить, по словам автора, эту задачу можно «только на том пути международной революции, на который мы вступили». Россия представлялась Ильичу отрядом всемирной армии пролетариев, тараном, которым намеревался, переехав в Москву, поразить всех противников, а это и Германия, и Франция, и Англия, крупнейшие, самые передовые страны Европы. Главную задачу победившей партии ее вождь видел в «великой отечественной войне», как называл он гражданскую войну. И про коммунизм помянул Ленин, призвав всех идти вперед к «светлому будущему коммунистического общества всеобщего благосостояния и прочного мира». Вот с таким настроением, с такой идеей-фикс спешил он в Москву.

«В «Национале» кормили мясными консервами»

На следующий день 11 марта вечером, в половине десятого, на перроне Николаевского вокзала на Каланчевской площади московские большевики встречали дорогого Ильича, который после поражения Декабрьского вооруженного восстания спешно и конспиративно покинул «первопрестольную».

С вокзала машина повезла Ленина и его семью по Мясницкой в центр, гостиницу. Она сохранилась в начале Тверской под своим первоначальным названием «Националь». В Кремле, подвернувшемся артобстрелу, жить и работать было невозможно.

Как ни удивительно, но, когда началась «перестройка» и «гласность», увидел я и услышал человека, встречавшего на вокзале правительственный поезд, одного из тех, кто участвовал в заседании, которое вел приехавший специально в связи с предстоящим переездом в Москву Яков Свердлов.

Отсидевший долгий срок в тюрьмах и лагерях, чудом выживший бывший «троцкист» Иван Яковлевич Врачев рассказал, что рассматривалось несколько вариантов размещения правительства — Совнаркома и парламента – ВЦИКа. Предлагали московские власти институт благородных девиц, наподобие Смольного, что находился у Красных ворот. (В этом перестроенном здании — Министерство путей сообщения.) Свердлов предпочел Кремль, несмотря на то, что за его стенами жили монахи монастырей, шла каждый день служба в соборах и церквях. Не обескуражило и то, что Московский Кремль был символом монархии, ненавистной царской власти, что в нем находились Большой и Малый дворцы, служившие резиденцией императору во время его наездов в Москву.

— Кремль, – заявил Свердлов, – удобен во всех отношениях. Мы не можем пренебрегать соображениями безопасности, а с этой точки зрения Кремль наиболее подходящее место. Вот это главное обстоятельство сыграло решающую роль в выборе места правительственной резиденции, квартир наркомов, руководителей советской власти.

Поселили Ленина на третьем этаже «Националя», о чем мало кто в городе знал. У люкса № 107, обставленного роскошной мебелью, поставили часовых. Но жильцов из гостиницы не выселили, она продолжала функционировать в своем качестве «У Ильича выдалось несколько свободных часов, без протокола, предварительной записи у секретаря… посетили сейчас же вечером товарищи по партии, стоявшие в Москве во главе пролетарской революции. – вспоминал опекавший вождя Бонч-Бруевич.

В «Национале» первым делом Ленин наводит справки о наличии денежных знаков в Экспедиции заготовления государственных бумаг. Он звонит по телефону и узнает, каким образом мог бы пользоваться книгами Румянцевской и Университетской библиотек, располагавшихся в нескольких сот метрах от номера. У него выдалось время почитать стихи Пушкина, Блока и Беранже, как о том свидетельствует «Биохроника» Ленина..

В «Национале» поили и кормили. Но как? «Новый советский режим прежде всего отменил здесь изысканные и дорогие блюда. «Большое количество блюд было сведено к двум, – пишет американский журналист Альберт Рис Вильямс, большой друг страны Советов. – Можно было получить либо суп и мясо, либо суп и кашу. Это все, что мог иметь любой, будь он народным комиссаром или чернорабочим…». Откуда в недалеком прошлом мирового класса гостиницу поступало мясо? «Нас в «Национале» кормили английскими мясными консервами, которыми англичане кормили своих солдат на фронтах. Помню, как Ильич однажды во время еды говорил: «Чем-то мы наших солдат на фронтах кормить будем…»

В Кремль на лимузине

На следующий день 12 марта телеграф передал по всему миру важную новость о переезде правительства из Петрограда в Москву: «….Париж, Лондон, София, Берлин, Нью-Йорк, Вена, Рим, Константинополь, Христиания, Стокгольм, Гельсингфорс, Копенгаген, Амстердам, Женева, Цюрих, Токио, Пекин, Мадрид, Лиссабон, Брюссель, Белград.

Всем совдепам. Всем. Всем. Всем.

Правительство Федеративной Советской Республики, Совет Народных Комиссаров и высший орган власти в стране, Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов прибыл в Москву

Адрес для сношений: Москва, Кремль, Совнарком или ЦИК Совдепа.

В тот день к «Националю» подали большое авто. Ильич расположился в нем вместе с женой и сестрами, и они поехали в сторону Таганки, где жила знакомая Анны Ильиничны Ульяновой. Выдался прекрасный день. Еще торговали магазины, лавки, кафе. Громыхали трамваи, их рельсы стягивались в тугие узлы в центре. «Была весна, светило московское солнце, – свидетельствует жена Ленина Надежда Константиновна. – Около «Националя» начинался Охотный ряд-базар, где шла уличная торговля; старая Москва с ее охотнорядскими лавчонками, охотнорядцами, резавшими когда-то студентов, красовалась вовсю».

В Кремль Ленин въехал не на белом коне, а на заморском черном лимузине. То ли то был «роллс-ройс», то выставлялся в закрывшемся музее, то ли «паккард», то ли «делоне бельвиль» – никто не помнит. Как рассказывал мне ленинский шофер Степан Казимирович Гиль, машины он менял по установке самого Феликса Эдмундовича «по политическим соображениям», чтобы усложнить задачу на случай покушения.

Так вот, в полдень 12 марта 1918 года подъехала к Троицкой башне Кремля большая черная машина, в которой сидели Ленин и его спутники. Бонч-Бруевич пишет, что в машине он находился с Ильичом вдвоем. Крупская утверждает, что в Кремль она поехала с мужем в сопровождении Свердлова и Бонч-Бруевича, что, конечно, более точно. Одним словом, если верить мемуаристу, то при въезде в древние ворота он услышал: «Вот он и Кремль! Как давно я не видел его!

— Трогай – сказал я шоферу, и мы въехали в старинные ворота».

Хотя Бонч-Бруевич рассказывает, что перед въездом в ворота машину остановил часовой, упоминает и про командира, отдавшего честь, но к тому моменту, когда в Москву прибыли правительственные составы, Кремль никем не охранялся. В него каждый мог свободно пройти через Никольские, Спасские, Троицкие и Боровицкие ворота и въехать на извозчике, потому что представлял он из себя испокон века часть Москвы, где располагались жилые дома, церкви, учреждения, в том числе суд, хозяйственные постройки, закрытые дворцы. По утрам сюда шли рабочие Арсенала. Напротив него располагалась казарма, где жили солдаты

Во время борьбы за власть большевики дали команду бить из орудий по штабу Московского военного округа в Кремле. Артиллерия, расположенная на Воробьевых горах, видела Кремль как на ладони. Колокольня Ивана Великого, ее золотые купола, служила ориентиром при варварском обстреле. Солдаты стреляли плохо, и вместо цели, в штаб, снаряды летели в стены зданий, соборов, попали в Спасскую башню, разрушив куранты. Зрелище разрушенного Кремля, замерших часов производило удручающее впечатление на москвичей. Казалось, что не только остановились стрелки курантов, но и ход российской истории.

Для правительственных учреждений выбрали здание Сената — бывших Судебных установлений, выстроенное во времена Екатерины II для московского дворянства,. На втором этаже отвели комнаты для секретариата Свердлова, ВЦИКа, на третьем этаже выбрали место для Совета Народных Комиссаров, а квартиру, занимаемую бывшим прокурором, отвели семье Ленина. Рядом с ней находилась большая комната, где можно было проводить заседания правительства.

После осмотра будущей резиденции Ильич пребывал в отличном настроении, решил прогуляться по Кремлю. Он интересовался сохранностью сокровищ, свезенных в хранилища Оружейной палаты, эвакуированных во время войны вглубь страны из Питера и других городов. «Солнце заливало главы соборов и купола, Замоскворечье гудело, пленяя своей живописной красотой. Все блестело и радостно жило, несмотря на то, что кругом были бесконечные следы совсем недавних боев. Стены были усеяны мелкими впадинами и выбоинами. Вознесенский монастырь, постройки Чудова монастыря, одна кремлевская башня и некоторые здания носили явные следы разрушительного артиллерийского огня. На дворах, у стен, в углах и закоулках была непролазная грязь, остатки сена, соломы, конского навоза, нагромождение повозок, поломанных фур, брошенные пушки, всякое имущество, мешки, кули, рогожи», – таким вот, по описанию управделами Совнаркома, увидел Московский Кремль Ленин.

«Мы медленно продвигались мимо Потешного дворца к Троицким воротам, – завершает свой рассказ автор статьи «Въезд Владимира Ильича в Кремль», – Когда вдруг на всех парах вкатил самокатчик латышского батальона и подал пакет, в котором я прочел рапорт командира батальона, что латышские стрелки по боевой тревоге выступили и маршем двигаются к Кремлю. Сделав распоряжение коменданту о принятии батальона и о расквартировании его, мы сели в автомобиль.

– Немедленно подымите над Кремлем Красное знамя революции, – сказал я тов. Малькову.

– Есть, – ответил он мне по-матросски.

Но, конечно, водружение флага случилось не в первый день появления вождя в стенах Кремля, матрос Мальков, ставший Комендантом Кремля, еще находился в Смольном. При всем желании даже поселиться в нем удалось не сразу.

«Ленину не понравилась мебель»

На следующий день, 13 марта, в Москве открылся 1У Чрезвычайный съезд Советов, призванный ратифицировать Брестский мир. Кроме большевиков и левых эсеров заседали меньшевики, анархистов и несколько других еще не запрещенных партий. Четыре дня длилась жаркая дискуссия. Ленин выступал несколько раз, убеждая заключить «похабный мир».

Я глубоко убежден, что помимо ораторского таланта основатель СССР обладал ярко выраженной способностью к коллективному внушению толпе, к массовому гипнозу, иначе нельзя объяснить причину его мощного воздействия на слушателей.

Пока Ленин каждый день заседал на Чрезвычайном съезде Советов, в Кремле шел ремонт. Неделю жил он в «Национале» и следовал в Кремль, свой кабинет пешком. Никто его в пути не охранял, никто не узнавал.

В первую квартиру в Кавалерском корпусе латышские стрелки принесли самую лучшую мебель, какую нашли в дворцовом, царском имуществе. Как пишет один такой стрелок – Э. Смилга: «Мы заставили квартиру Ильича позолоченными стульями и креслами, обитыми шелком и бархатом, зеркальными шкафами, массивными столами и т. д. Уж очень хотелось нам сделать любимому человеку удовольствие. Но, когда Ленин осмотрел приготовленную квартиру, он остался недоволен. Ему не понравилась роскошная мебель, и он велел заменить ее простой, обыкновенной».

Когда готовили квартиру в здании Судебных установлений, то уже знали вкусы ее будущего хозяина, и больше такой ошибки не повторили. Как свидетельствует комендант Кремля Павел Мальков: «Мебель мы подбирали вместе с Бончем только самую необходимую. Знали, что никаких излишеств Ильич не допустит. Установили две простые металлические кровати Ильичу и Надежде Константиновне, два письменных стола и один обеденный, совсем небольшой, примерно 1,5 на 2 метра. В столовой у стенки я поставил скромную деревянную этажерку, установил в прихожей несколько книжных шкафов, поставил полдюжины стульев, вот и вся мебель квартиры председателя Совнаркома».

Промашку дали комендант и управделами только с ковром. И с креслом. На полу перед столом в кабинете они расстелили большой ковер. А перед столом поставили широкое мягкое кресло. Этот ковер комендатура взяла в одной из комнат, где хранилось множество таких ковров.

– А это зачем? Я по такому ковру и ходить не умею. И приказал убрать ковер и кресло.

Все, взятое мною из воспоминаний бывших сотрудников Ленина, стало достоянием народа задолго до выхода их публикаций в свет. Молва распространяла далеко за стены Кремля все подробности из жизни Владимира Ильича. Простые металлические кровати, простое кресло с плетеным сиденьем придавало главе нового правительства, его власти такую мощь, с которой не могли соперничать силы дивизий.

В этом смысле вождь большевиков дает сто очков вперед народным избранникам, чиновниками, поспешившими сесть в роскошные иномарки, въехать в квартиру, предназначенную Леониду Ильичу Брежневу, построить каменные хоромы, которых не имели секретари обкомов и горкомов, располагавшие казенными деревянными дачами. Естественно, что ни о каких счетах в банках, тем более зарубежных, не могло быть и речи, хотя в прошлом, до вступления в должность, Ленин являлся клиентом «Лионского кредита», хорошо знал преимущества хранения денег на расчетном счету… И это обстоятельство придавало ему дополнительную силу, когда обращался к слушателям в солдатских манежах, на митингах в заводских цехах и в залах заседаний разных собраний, съездов, конференций, до которых так охочи были в первые годы власти большевики.

Делегаты съезда смотрели не только на Ленина-оратора, но и на его костюм. После возвращения из-за границы прошел почти год. Костюм, купленный там, поизносился.

На четвертый день заседания делегаты без жарких споров приняли судьбоносное решение, сыгравшее историческую роль в жизни нашего государства.

«О перенесении столицы. Постановление чрезвычайного IV Всероссийского съезда Советов. «В условиях того кризиса, который переживает русская революция в данный момент, положение Петрограда, как столицы, резко изменилось. Ввиду этого съезд постановляет, что впредь до изменения указанных условий столица Российской Социалистической Федеративной Советской Республики временно переносится из Петрограда в Москву

16 марта 1918 года».

Как давно замечено, нет ничего более постоянного, чем временное. С того дня столицей России является Москва. Ей исполнилось в этом качестве сто лет.

Комментирование и размещение ссылок запрещено.

Комментарии закрыты.